— Я лучше сделаю нам по чашечке горячего чаю, — сказала Хелен.
— Ладно, — проворчал Ник.
Мать была на кухне.
— А почему бы ему самому не подняться и не принести тебе чаю? — Каждое слово было напоено тонким ядом, в вопросе сквозило неявное, но все же заметное недовольство.
Хелен напомнила себе, что надо быть начеку. Нельзя отвечать таким же тоном, в голосе не должно быть и тени возражения.
— Мы по очереди приносим друг другу чай, — беззаботно произнесла она.
— Да, но это далеко не все, что он обязан для тебя делать. Любой на его месте был бы счастлив, если бы ему позволили поухаживать за тобой.
— Слушай, раз уж я здесь, пойди приляг. А я и тебе принесу чашку чаю.
— Нет, я не хочу лежать. Мне надо возвращаться к прежнему образу жизни, раз ты уже уезжаешь. Я думала, вы хотя бы до Нового года останетесь. И мисс О’Коннор очень удивилась…
— Да, я заметила, что она все время чему-то удивляется, — ответила Хелен, гремя чашками и кастрюльками. А потом вспомнила: осталось всего пять часов. Надо быть вежливой и спокойной. В конце концов, если она выйдет из себя, ей же будет хуже.
— А сама мисс О’Коннор хорошо провела Рождество? — спросила Хелен весело.
— Понятия не имею. Она обычно ездит к сестре. Больше у нее никого нет.
Прошла уже целая вечность, а вода в кастрюльке все не закипала.
— И что, он теперь целыми днями валяется в кровати? Вообще не одевается и не выходит из дому?
«Спокойно, Хелен. Не спеши отвечать. Постарайся выдавить из себя улыбку».
— Обычно мы встаем в одно и то же время. В один день Ник готовит завтрак, на следующий — я. Потом мы выводим на прогулку Хичкока, я иду на автобус, а Ник забирает газету и возвращается домой. — Все это было произнесено так спокойно, как будто она рассказывала сказку об идеальной жизни.
— Неужели он хоть что-то готовит?
— О да, конечно. Ты же видела в эти праздники, как он любит, чтобы ему что-то поручали.
— Насколько я заметила, он только носил тарелки туда-сюда.
«У кастрюли, наверное, дырявое дно. Разве требуется столько времени, чтобы вскипятить воду?» — Хелен снова улыбнулась и завозилась с подносом.
— Вот как, подашь чай по-королевски, на подносе?! Раньше вполне достаточно было в руках отнести две кружки.
— У тебя здесь столько красивой посуды. Жалко, что эти вещи редко используются.
— Думаю, что он ждет не дождется, когда все это можно будет прибрать к рукам. Я обратила внимание, как он восхищался старинным бюро. Заявил, что это дорогая штука.
— Мне кажется, Ник просто хотел утешить тебя, мама, после того, как ты сказала, что у тебя нет никаких накоплений и вообще ничего ценного. Он просто указал тебе на то, что у тебя есть красивая старинная мебель.
— Не ему указывать мне на что-либо. В его положении, после того, что он совершил, не стоит вообще кому-либо возражать.
— Он говорил это, проявляя участие, мама. — Голос Хелен звенел холодком. Она была уже на грани. Раньше мать только ехидничала и намекала. А теперь перешла в открытое наступление.
— Нет, серьезно, Хелен. Это унизительно и для меня, и для тебя. И он еще нас жалеет! Не думай, что никто ни о чем не догадывается. Все всё знают. Я все время одна и принимаю все удары на себя, но мне как-то удается сохранить лицо.
— Я не считаю, что для меня или для тебя унизительно то, что Ника сократили. По всей стране закрываются компании и увольняют сотрудников. Ник меньше всех это заслужил, но я рада, что у него уже намечаются новые варианты. А еще, что у нас нет пятерых детей, как у некоторых из его коллег.
— И об этом тоже я хотела тебе сказать. Вы уже десять лет женаты, и у вас нет детей, только собака с нелепым именем Хичкок. Кто вообще так называет собаку?
— Нам это имя нравится, и мы любим нашего пса. К тому же мы ведь не заставляем тебя возиться с ним, правда? Он остался дома, сидит один в своей конуре и ждет, когда мы вернемся.
«Не то! Совсем не то! Не надо было этого говорить!» Она дала понять, будто хочет скорее уехать. Но теперь пути назад нет. А что это за звук? Не вскипел ли наконец чайник?
— Не знаю, как ты все это терпишь, Хелен. У тебя же было все. Не понимаю, почему ты молчишь, вместо того чтобы возмущаться?
— Если бы я могла в мгновение ока найти Нику хорошую работу, я была бы счастлива. Но на рынке нет вакансий. — Она изобразила простодушную улыбку в надежде, что мать прекратит этот разговор и не будет развивать опасную тему.
— Я говорю не только о работе, но и кое о чем другом, — отозвалась та.
Все, слово сказано и проигнорировать его уже не получится.
— Ты о чем это? — произнесла Хелен с вежливым интересом, но как будто не догадываясь, что за этим последует.
— Нечего делать такое лицо, ты прекрасно знаешь, что я имею в виду ту женщину, любовницу Ника.
— Ах вот оно что. Ну, у них все закончилось. — Ее голос по-прежнему был веселым, так что глядя на него никто бы не догадался, как тяжело стало у нее на сердце.
— Как это «закончилось»? Это тебе не Рождество — сегодня наступило, а завтра прошло. Все не так просто.
— Это именно так, мама: было и прошло.
— Но как ты можешь ему такое прощать? Как ты можешь терпеть его рядом с собой… после всего, что было?
— Мы с Ником очень счастливы. Мы любим друг друга. Ну, случилась неприятность. Жаль, что окружающим стало все известно, но что же тут поделаешь?
Вода закипела. Хелен обдала кипятком заварочный чайник.
— И после всего этого ты живешь так, будто ничего не произошло!
— А что мне делать, мама? Скажи мне? Чего ты от меня ждала? Что бы ты мне посоветовала, если бы я спросила у тебя совета?